Синькова А., Булейко Д. Писатель Бондаренко как сын врага народа // Донской временник. Год 2006-й / Дон. гос. публ. б-ка. Ростов-на-Дону, 2005. Вып. 14. С. 207-208. URL: http://donvrem.dspl.ru/Files/article/m1 … art_id=457

ДОНСКОЙ ВРЕМЕННИК. Год 2006-й

Жизнь и творчество донских писателей

А. Синькова, Дмитрий Булейко

ПИСАТЕЛЬ БОНДАРЕНКО КАК СЫН ВРАГА НАРОДА

г. Таганрог, Гимназия № 2, 3-я премия на VI Всероссийском конкурсе исторических исследовательских работ старшеклассников «Человек в истории. Россия — XX век». Руководитель О. А. Дагаева

Игорь (Гарри) Михайлович Бондаренко родился 22 октября 1927 г. в доме деда. Как назвать первенца? Матери нравился американский актёр Гарри Пилль, и она хотела дать мальчику его имя. Отец, убеждённый коммунист, возражать не стал: генерального секретаря коммунистической партии Великобритании — Поллита — тоже зовут Гарри.

Ксения Тихоновна была домохозяйкой, а Михаил Маркович работал на металлургическом заводе. Отец окончил рабфак и вступил в ВЛКСМ. В 1928 г. его назначили секретарём заводской комсомольской организации, а в 1929-м направили во Владикавказ секретарём окружного комитета ВЛКСМ. После курсов руководящих работников он вернулся в Таганрог и стал председателем заводского профкома. В это время первым секретарём городского комитета партии назначили Степана Христофоровича Варданиана, друга Серго Орджоникидзе. В то время страна создавала новые отрасли промышленности, в том числе авиационную, и Варданиан направил отца Игоря Михайловича секретарём парткома на Таганрогский авиационный завод. Все мальчишки в это время «болели» авиацией. Поэтому самое незабываемое впечатление детства у Игоря Михайловича осталось после того, как отец прокатил его на самолёте У-2 над весенним городом, утопающем в цветущих абрикосовых и вишнёвых садах, над морем... Вскоре отца перевели в городской комитет партии секретарём по идеологической работе; его статьи печатала «Таганрогская правда». Наступил 1936 год, пошли репрессии. Игорь Михайлович вспоминает разговор родителей.

Отец: «Я не могу этого выдержать, ко мне приходит жена арестованного вместе с детьми, а я ничем им не могу помочь!» Мать: «Ну, уходи из партии!» Отец: «Нет, не могу, партия для меня — всё!»

Вскоре Варданиана вызвали в Москву, к Орджоникидзе. Когда отец Игоря Михайловича и его заместитель Пруц пришли к поезду встречать Варданиана из поездки, тот долго не выходил. Обеспокоенные Михаил Маркович и Пруц вошли в купе и увидели Варданиана в окружении людей в штатском. Своим встречающим Варданиан сказал: «Я поеду дальше... Прощайте, товарищи!»

Михаил Маркович и Пруц поняли сразу, что люди в штатском — работники НКВД. И знали, что вслед за начальством арестовывали и подчинённых. О судьбе Пруца Игорь Михайлович не помнит, а об аресте отца рассказал следующее. Вначале отца перевели с прежней должности на должность директора Таганрогторга. В НКВД помнили: Бондаренко — выдвиженец Варданиана, и, значит, не мог не разделять его взглядов. Только отец вернулся из командировки в Белоруссию по заготовке для города картошки (был декабрь 1937-го), его звонком из отдела НКВД пригласили на беседу как бывшего второго секретаря горкома партии.

Падающий снег, застывшее от предчувствия горя лицо отца... Через полтора часа приехали сотрудники НКВД и произвели обыск. Удивились скромной обстановке квартиры. Забрали семейные фотоальбомы, переписку, бумаги отца, книгу «История гражданской войны» с портретами уже арестованных героев Гражданской войны — Блюхера, Тухачевского, Якира, Гая, Уборевича...

Мать безуспешно пыталась узнать о судьбе Михаила Марковича. Только после войны пришло свидетельство о смерти, в котором говорилось, что отец умер в марте 1942 г. в месте заключения. Когда Игорь Михайлович был уже известным писателем, то в 1993 г. его допустили в архив ФСБ. Папку с личным делом отца ему показали в присутствии двух сотрудников. В ней была только фотография отца, сделанная в тюрьме, и признание: «Я, Бондаренко Михаил Маркович, состоял в контрреволюционной организации... неверно расставлял кадры на производстве». Ни доноса, ни следственного дела... На папке значилось: приговор приведён в исполнение 19.06.1938 г. На вопрос Игоря Михайловича: «За что был расстрелян мой отец?» работники ФСБ ответили: «Он проходил по делу Варданиана». Видно было, что на тюремной фотографии — человек, сломанный пытками, в глазах отчаяние и боль.

Игорь Михайлович после ареста отца испытал сильное потрясение, температура повысилась до сорока градусов, несколько дней он пролежал в беспамятстве. Жить стало трудно. Продавали свои вещи, кое в чём помогали родственники. Однажды мать встретила друга отца, который, увидел её, прижался лицом к стене дома и ждал, пока не пройдёт мимо. А вот бывший заместитель отца Михаил Кузьмич Фоменко не раз приходил в гости, помогал чем мог. В августе 1938 г. арестовали мать. 11-летнего Игоря должны были отправить в детский дом. Но его двоюродная сестра Аня Фоменко сказала следователю: «Я его отведу к бабушке и дедушке». Оставшиеся вещи Игорь Михайлович и его 17-летняя сестра погрузили на тачку и перевезли домой, на улицу Амвросиевскую. Следователю Шелесту, выселявшему Игоря Михайловича, досталась квартира.

...Ксения Тихоновна впоследствии многое рассказала сыну... В камере людей было столько, что все спали на полу, и если поворачивался один, то и все должны были повернуться. В день давали кружку воды (хочешь умывайся, хочешь пей), ломтик хлеба и тарелку баланды. От 30-градусной жары женщины сидели обнажёнными, и работники НКВД, заходя в камеру, отворачивали взгляды. Запрещались свидания, передачи. Допросы велись каждый день: «Кто знакомые мужа? Кто приходил к мужу?» Через 4 месяца мать освободили. Причиной этого чуда были арест Ежова и приход на его пост Берии. Для некоторых заключённых наступила свобода, но не полная. Ксения Тихоновна как социально опасный элемент должна была один раз в неделю являться в органы НКВД и отмечаться. Когда мать пришла в дом деда, сын её едва узнал...

Лишь через год после тюрьмы матери удалось устроиться счетоводом на металлургический завод. Радовало, что в школе, где учился Игорь Михайлович, на него не вешали клеймо «сын врага народа», не заставляли отречься от отца. Возможно, так было потому, что люди нашего маленького Таганрога всегда были более терпимыми, чем в других, крупных городах...

Неофициальный Ростов 1980-1990 гг
Игорь Гарри Бондаренко

...

«Дело Григорьяна»

«Дело» Григорьяна было очень «простым».

После смерти Бахарева - председателя Правления Ростовской областной писательской организации, его зам Лебеденко стал и.о., исполняющим обязанности. Так длилось почти год. Петя Лебеденко хотел утверждения, а его не было.

Молодая жена Лебеденко — Маргарита, работала в Ростиздате в политической редакции, но хотела перейти в художественную. Директор издательства Демченко ее «придерживал».
А тут вышел сборник стихов Григорьяна, и в - нем стихотворение о «римских рабах», условно так назвовем. Маргарита ЭТО прочла и научила Петю.

Я был секретарем партбюро в это время. То, что я стал секретарем, тоже как бы не случайно. В том смысле, что секретарем обкома по идеологии был друг моего отца, расстрелянного в 1938 году - Фоменко Михаил Кузьмич. Он единственный приходил к нам в дом после ареста отца, и таким «верным» для нашей семьи оставался всю жизнь. Не было бы его и Коли Скребова, я бы в партию не вступал, а коль в партии были такие люди...

Так вот, Петя приезжает в редакцию ко мне со сборником Григорьяна и говорит: - Игорь, ты читал стихи Григорьяна? - Читал. - Но послушай! (читает). Ведь это не о римских рабах! Это о советских людях! - Петя! Я знаю Леньку, он латинист, «книжник», и тут нет никакого подтекста…
Петя понял, что на меня рассчитывать нельзя.

Секретарем горкома по идеологии был тогда Дзюбенко, а обкома - Тесля. Фоменко стал вторым секретарем, но к моменту, когда началось «дело» его уже в Ростове не было. Однофамилец мой, Бондаренко Иван Афанасьевич, стал по рекомендации Соломенцова первым секретарем, и отправил Фоменко «на повышение» в Москву, в Комитет по печати, кажется. [Это Игорю МИхайловичу действительно показалось . На самом деле отец в 1975 году уехал в Москву не в Комитет по печати, а главным инспектором Комитета народного контроля при Совмине СССР, и отнюдь не по воле Бондаренко, а вопреки ей : Бондаренко, откровенно враждовавший с моим отцом, мешавшим ему вершить его темные делишки, без какого-либо согласия моего отца, а в порядке "партийной дисциплины"  задвинул моего отца на совершенно не устраивающую его должность заместителя председателя Северо-Кавказского научного центра Ю.А.Жданова  по кадровым вопросам,  но естественно автор мемуаров Игорь Михайлович , большей частью проживавший в Таганроге , всех этих коллизий просто не знал - Прим.Stepnyak]
У Тесли Петя сначала поддержки не нашел. А у Дзюбенко нашел. И горячую. И тоже не просто так. Тесля хотел послать Дэюбенко в академию общественных наук при ЦК КПСС, а оттуда, как правило, назад не возвращались. А тут у Дзюбенко- появился шанс - проявить себя борцом на идеологическом фронте…

...
«Дело молодых»

Попытка разобраться в 60-80 годах неизбежна приведет нас к «анализу» взамоотношений «официоза» и «неофициоза» в нашем обществе. Хочу только напомнить, что изменение строя и его гибель прежде всего происходила в недрах, так сказать, самого строя.

В 1964 я, будучи уже два года в должности ответственного секретаря журнала «Дон», решил вступить в партию, узнав, что секретарем Ростовского обкома КПСС был Фоменко Михаил Кузьмич - младший друг моего погибшего в 1937 году отца и единственный из друзей отца, который не боялся и не только посещал наш дом, но и хотел забрать меня к своим родителям в село Покровское. Мне в 1937 году было 10 лет, но у меня, когда забрали отца, поднялась до 40 градусов температура, настолько сильным было мое потрясение. Фоменко считал, что в «деревне мне будет лучше», таким образом он хотел смягчить этот удар.

В августе 1938 года арестовали мать. К счастью моему и матери, «пошел отлив», те, кто еще «сидели», вышли при Берии, ну а те, кто уже был в лагерях, то так там и остались, за исключением группы военных.

Мне кажется, Фоменко Михаила Кузьмича спасло то, что в 1939 его командировали в новые области Западной Украины. А потом началась война. И он всю войну был на фронте.
Во время войны мы все «потерлись». Но в 1964 Фоменко узнал, что я, сын, Михаила Марковича Бондаренко, работаю в журнале «Дон», и специально приехал в редакцию повидаться со мной .Это был шок прежде всего для бывшего майора СМЕРШ, заместителя главного редактора Захарушкина, который все еще «подозревал» меня …

Я спросил у Михаила Кузьмича в ту первую встречу, нет ли каких-то циркуляров по поводу таких, как я, и, если я подам заявление в партию, то не подведу ли людей, которые готовы дать мне рекомендацию. Он мне сказал: «Вступай!».

На собрание, когда меня принимали, он пришел не просто лично, а со свитой: секретарь райкома Сидоренко, зав. отделом пропаганды обкома Герман Предвечный.
И мои «друзья» в писательской организации, все промолчали, меня приняли без возражений.

Председателем писательской организации был Александр Бахарев (упоминал я его) - честный человек, но не писатель…Журналист (корреспондент газеты ЦК «Советская Россия» и т.д). А секретарем партбюро писательской организации - Захарушкин Иван Иванович, бывший майор СМЕРШа.

Средний возраст писательской организации приближался к 60 годам…Я видел «главное зло» в руководстве. К примеру, Марка Копшицера, написавшего хорошую книжку о художнике Серове, не приняли: «Написал о художнике? Так пусть его принимают в Союз художников!». И таких примеров с десяток.

Союз писателей был самой привилегированной и самой богатой организаций среди творческих союзов. Поэтому те, кто уже был там, не хотели пускать других.

В 1967 году на имя секретаря обкома по идеологии Тесли (Фоменко только что назначили вторым секретарем) я написал заявление о положении дел в писательской организации.
Меня пригласили в обком - Фоменко М. К.и Тесля М. Е. (Тесля тогда еще был «под» Фоменко). И они мне сказали: «Составь список литераторов, не членов союза, «неформалов», и мы пригласим их, пусть выскажуться».

Я составил - примерно 30 человек (там был и Григорьян, и Копшицер, и Стрелков, и Шестаков - всех не перечислишь.

И обком самостоятельно собирает совещание молодых писателей, а Бахарева и Захарушкина просто приглашают на это совещание (это все хорошо знает Коля Скребов). Один из авторов принес целый чемодан своих книг, правда, это была научно-популярная литература. Дали высказаться всем желающим молодым. И резюме такое:
«Вы, руководители писательской организации, говорите, что «у нас нет молодых». Вот вам молодые, работайте с ними.

Так случилось, что месяца через два или три выходит Постановление ЦК КПСС по работе с молодыми писателями. Ростовский обком, таким образом, оказался впереди прогресса.
В этом же году в Союз писателей принимают Суханову, Виктора Стрелкова, еще кого-то .Меня избирают секретарем партбюро областной писательской организации (у Скребова есть хороший «букет сонетов» по поводу этого события).

Но Фоменко Михаила Кузьмича «съедает» Бондаренко Иван Афанасьевич, Фоменко уезжает в Москву, а тут как раз возникает новое «дело» - «дело Григорьяна», о котором я уже написал.

У номенклатуры был нюх, кто их человек, кто не их… Если раньше у них были сомнения, в отношении меня, то после «дела Григорьяна» сомнения в всякие отпали.
Полную власть в Союзе писателей получил Лебеденко при поддержке первого секретаря обкома Ивана Афанасьевича Бондаренко. Потом Лебеденко передал свою власть своим «выкормышам» Сухорученко и Фролову.

Менялись редакторы журнала, заместители, а я двадцать девять лет оставался ответственным секретарем журнала.

И еще - несколько слов о свободе, хотя может это показаться не по теме.
Свобода находится внутри нас. Есть поговорка: хочешь быть счастливым - будь им. Я себе говорил другое: хочешь быть свободным - будь им.
Когда отца арестовали, а потом мать, я оказался «на улице». На улице в рабочем поселке в Таганроге свободу надо было добывать кулаками, в буквальном смысле слова. И я ее добывал.
В немецком лагере, за колючей проволокой, под «охраной вахманов и немецких овчарок» я был свободен. Я «связался» с французами, с которым работал, дегголевцами - участниками Сопротивления, и чувствовал себя свободным .
Когда авиационный завод «Мариене» в Ростоке в 1944 году разрушила союзная авиация по наводке французского Сопротивления, меня вскоре перевели, и я, в числе 25 русских - «транспорткомандо» - на кирпичный завод, оборудованный под склад.
Там тоже представилась свобода выбора в 1945 году - бежать или ждать, пока тебя освободят? Добравшись до своих, снова выбор - ехать в Союз (мой возраст был призван, но на фронт уже не попал) или проситься на фронт. Я выбрал второе.
Демобилизовашись в 1951 году, имея права шофера 1-ого класса, права преподавателя автошкол снова выбор- учиться, получить настоящее образование и, может, что-нибудь написать о том, что пережил. А можно было ничего не делать - кусок хлеба даже с маслом с правами шофера 1-ого класса и преподавательскими правами по автоделу был мне обеспечен. Я выбрал учебу и был свободен - в гимнастерке, с куцой студенческой стипендией.
В 1989-90-91, когда все рушилось, опять-таки надо было делать выбор: сидеть или что-то делать. Я выбор сделал, хотя мне тогда было уже 63 года.
В новый Союз российских писателей мы сразу приняли (без Москвы), Афанасьева, Григорьяна, Корецкого, Кисилевского, Пискунова, Лукьянченко, Хавчина - не буду всех перечислять.
Да, Союз утратил свое значение. Новые «вожди» не понимают значения литературы в жизни общества, союз стал общественной организацией, а не профессиональным союзом. Но это уже не моя забота.