Так родилась Буча: почему кровавый фейк был неизбежен
05.04.2022 - 3:30
Российская журналистка, член Совета по правам человека при Президенте России, не раз бывавшая в Донбассе в самые чёрные годы войны Марина Ахмедова прокомментировала украинскую инсценировку «ужасной резни» в Буче. На своём личном сайте она разместила очерк под названием «Как это развидеть?».
«Настал тот день, когда мир проснулся с трупными пятнами в голове. В Сети вполне нормальные, умственно полноценные люди с самого утра обсуждают, как и как долго должен лежать труп, чтобы на нем появилось вот такое пятно, такое и еще такое. А когда люди обсуждают это, едва проснувшись, значит, и засыпали они с этим, и в жизнь их уже введена инъекция трупного яда. И если люди срочно не примут противоядия, дела их плохи.
Восемь лет назад я стояла на майдане в Киеве. Вокруг меня росли горы стухших цветов. Люди вокруг уже славили свою “небесную сотню”, и меня тревожно настораживал и запах этих цветов, и сладострастие в скорби. Скорбь собравшихся была и сладострастной, и тлетворной. Здоровый нос не мог этого не уловить.
И я подумала: это — секта. Какая-то некрофильская секта, которой нравится лишать людей жизни, а потом испытывать эмоции ненависти к тем, не будь кого, все было бы хорошо и эти мертвецы были бы живы.
Секта, движущей силой которой стала ненависть к другой стране, и чем больше мертвецов, тем больше ненависти и тем больше силы. А приобщиться к этой секте было просто — испытать экстаз сладострастной скорби по мертвецам и ненависти к России.
Я с сочувственным интересом смотрела на российских и иностранных коллег-журналистов, приобщавшихся к некрофильскому экстазу. Им чудился в тлетворном духе воздух свободы, и я с надеждой думала о том, что, когда они уедут домой, отойдут от этого кладбища сгнивших цветов подальше, их головы проветрятся, и они вернутся в нормальное состояние человека, который никого не ненавидит. Особенно не ненавидит целую нацию — российский народ.
Но я ошибалась. Четвертого апреля две тысячи двадцать второго года настал тот день, когда половина мира вступила в эту секту и начала засыпать и просыпаться с мертвецами в голове.
Неделю назад я стояла у штабелей тел украинских военных в Волновахе. Я даже не сразу поняла, что это тела. Не ожидала их увидеть, и поэтому спросила: “А что это?”. “Смотри хорошо”, — ответил военный, шедший следом за мной. Я подошла ближе, присмотрелась и всё увидела: “Это же люди”, — сказала я.
— Люди, — просто без всякого злорадства ответил военный, и в его тоне я услышала тихое почтение к смерти.
Я не знаю, что творили эти конкретные военные ВСУ, которые смотрели на меня затекшими глазами из общей кучи. Наверняка, много плохого, ведь я уже прошла по Волновахе и послушала свидетельства людей. Только перед смертью все отступило. Если они и были в чем виноваты, то смерть избавила их от суда на этой земле.
— А им будут гробы? — спросила я.
— Сначала гражданским, — виновато сказал рабочий. — Вы лучше туда зайдите, — он показал на ангар, в котором лежали тела гражданских, — там спросите про украинцев. Ну а что, страшно тебе? — всмотревшись в меня, спросил он, перейдя на «ты».
— Нет. Но так не должно быть, — ответила я, имея в виду, что тело — любое тело — должно быть прибрано.
Потом я ходила по ангару, разглядывая тела гражданских, бормотала себе под нос, пока ко мне не подошел тот же рабочий и не сказал: “Да что ты заладила — катастрофа, катастрофа? А куда ж ты их денешь сейчас? Кладбища заминированы. Будут гробы, приберем”.
Это не первый раз в моей жизни, когда я вижу горы тел. С четырнадцатого года я заходила в морги Донецкой Народной Республики после массированного обстрела города вооруженными силами Украины. Но каждый раз я смотрю на тела как впервые. Глядя на них, можно испытывать только одно желание — чтобы поскорее им отдали дань уважения — предали земле. Кем бы эти люди ни были. Какие бы действия ни совершали.
Кем бы они ни были, ты все равно говоришь им про себя: “Люди, простите”, и если веришь в Кого-то, можешь еще молитву прочесть. Но точно не хватать их, мертвых и окончательно беззащитных, и не тащить на театр военных действий, чтобы они там стали не только предметом и реквизитом, но и действующими лицами страшной пьесы, которую Украина показала вчера всему миру. Пьесы, в которой главные роли уже не при жизни сыграли мертвецы.
Уже и без меня сказали о том, что российская армия, вышедшая четыре дня назад из Бучи, не стала бы оставлять после себя на дорогах такое. Уже и без меня напомнили — на Украине массово раздали оружие. А оружие в руках безнаказанного и некультурного человека — это чья-то смерть.
Все было сказано без меня. К чему множить слова? Могу только добавить: тело человека, погибшего насильственной смертью, вообще-то кричит о своих последних минутах. Оказавшись рядом с ним, ты каким-то иным чувством понимаешь: человек страдал, ему было страшно. И если ты не сектант, ты не потянешь его на подмостки и не заставишь мертвеца играть роль, которую он при жизни не соглашался играть.
Все, что было сказано мной выше, — страшно. Не по-человечески страшно. Но это — не самое страшное. Что же оно?
Несколько дней назад мы посмотрели видео пыток российских военных. Это — страшное зрелище. Это — не подделка. Людей пытали, пытки снимали, а потом показали нам. Большой мир этого практически не осудил.
Россияне, которые сейчас “воют в истерике” по Буче, сделали вид, будто ничего не видели, а некоторые еще и позлорадствовали. Украинская так называемая власть заявила, что осуждает распространение таких видео. Но она не осудила самого факта пыток.
Хотя до каких-то голов все-таки начало доходить, с кем Россия имеет дело на Украине. Положение нужно было срочно спасать. Необходимо было противопоставить реальному украинскому преступлению нереальное, но холодящее в жилах кровь преступление России.
Так родилась Буча. И Украина в очередной раз продемонстрировала, как она любит играть в смерть. Но и это, по-прежнему, не самое страшное.
Самое страшное вот что — для того, чтобы поверить в этот спектакль, в котором главные роли играют уже загнившие мертвецы, нужно быть к этому предрасположенным. Помните условие вступления в секту — сладострастие скорби и ненависть.
Нужно быть прокаженным ненавистью, чтобы, отрекшись от логики и здравого смысла, входить в эмоциональный экстаз и там, внутри него, даже испытывать извращенное удовольствие.
И вот она моя ошибка — восемь лет назад, стоя на майдане, я полагала, что это извращенное удовольствие — удел немногих. Теперь я вижу, как майдан расползается по миру, и журналисты, европейские политики вступают в секту, которая безо всякого уважения дирижирует мертвыми телами, дергая их за информационные веревочки. И половина мира не может сбросить морок — слишком ненавидит Россию и Путина, и потому готова сладострастно поверить в любые российские преступления.
Глупые примитивные спектакли Украины вовсе не сделаны профессионально. В другие времена европейские эстеты носы бы воротили от такой деревенской западно-украинской самодеятельности, но теперь нет — ведь в их носах размножились бактерии ненависти.
И как-то странно, как-то нелепо об этом говорить, но кажется одна маленькая Украина начала манипулировать всей Европой и Западом, а люди теперь, просыпаясь по утрам, обсуждают трупные пятна. Но не требуют суда и следствия. Не призывают к ответу тех преступников, которые действительно лишили жизни этих несчастных людей. Потому что в глубине души каждый новопреставленный сектант боится правды — она лишит его сладострастного убеждения в том, что Россия — зло. Она лишит его удовольствия, которое приносит ненависть к России.
Мир заболел. Ему нужно срочно украинский спектакль развидеть.
— А как развидеть то, что мы видели сегодня? — спросила я прокурора по дороге в Донецк. Он — военный прокурор, еще и не такое видел. А сейчас видит помногу и каждый день.
— Что развидеть? — с любопытством спросил он.
— Да вот людей, — начала я, — как он лежали, их руки, глаза и эти одеяла…
— Стоп, — сказал он. — Сейчас это — часть нашей жизни. Не надо на этом зацикливаться, мозги могут поехать. То, что ты сегодня видела, это людское горе. И если ты можешь поучаствовать в том, чтобы горя было меньше, просто вноси свою лепту. Так на душе будет легче.
Этим советом мог бы воспользоваться весь мир. И ему стало бы легче».
