(продолжение видеоконференции)
Ф.Лукьянов: Спасибо большое, Владимир Владимирович, за такое подробное описание. Вы только что сказали, что пандемия должна стать точкой отсчёта для нового осмысления. Я вижу, что у Вас это осмысление происходит, потому что такие понятия, как доверие, гармония, смысл существования, миссия на планете Земля, не в каждой речи услышишь, и раньше реже это было. Я хотел бы вдогонку того, что Вы сказали, уточнить. Конечно, осмысление проходит, и мы в Валдайском клубе пытаемся внести какую‑то свою небольшую лепту в это. Но при этом после шока весеннего, когда казалось, что всё, мир больше никогда не будет прежним, потом какая‑то стабилизация, что ли, началась… А когда мировая политика стала выходить из ступора, то оказалось, что повестка‑то, в общем, не изменилась: что было, то и осталось, конфликты вернулись и даже приумножились. Вы, несмотря на скованные ныне условия мировой политики, активную деятельность продолжаете вести. Кажется ли Вам, что всё‑таки это стало каким‑то потрясением и Вы чувствуете другие настроения у своих собеседников на высшем уровне?
В.Путин: Вы сейчас сказали, что конфликты вернулись, когда стало полегче. Собственно, они же никуда и не делись. Вот сейчас многие говорят о второй волне, о том, что ситуация возвратилась, по сути дела, к весне этого года. Но посмотрите, что происходит в Нагорном Карабахе, этот конфликт никуда не делся. Дело даже не в конфликтах, мне думается, что как бы необходимость борьбы с пандемией ни сплачивала международное сообщество, всё‑таки нам нужно принимать системные меры для разрешения застарелых проблем. Это касается Ближнего Востока, это касается сирийского кризиса, кризиса в Ливии, да мало ли каких ещё, их полно. Это терроризм и так далее, и так далее, та же экология. Поэтому эта пандемия нам здесь не поможет.
Но вот что касается осознания того, что при очень острых глобальных кризисах действовать нужно сообща, здесь всё‑таки пандемия играет на руку. Но это, к сожалению, пока не научило человечество объединяться на сто процентов так, как этого требует ситуация. Ну, например, смотрите, я некоторые кризисы сейчас упомянул. Мы же обращались, в том числе и с площадки ООН, допустим, по гуманитарным соображениям, хотя бы на время отменить все ограничения в экономике и в гуманитарной сфере. Я сейчас совсем не имею в виду санкции в отношении России, бог с ними, мы справимся с этим. Но много других стран, которые страдали и до сих пор страдают от коронавирусной инфекции, нуждаются даже не в той помощи, которая может прийти со стороны, а просто в снятии ограничений, хотя бы в гуманитарной сфере, я повторяю, в поставках медикаментов, в кредитных ресурсах, оборудования, обмена технологиями. Это гуманитарные вещи в прямом, чистом виде. Нет, ведь так и не отменили никакие ограничения, прикрываясь какими‑то соображениями, которые ничего общего не имеют с гуманитарной составляющей, хотя в то же время все говорят о гуманизме.
Но всё‑таки надо быть почестнее друг с другом и избавиться от всех этих двойных стандартов. Всё‑таки эти месяцы показали… Знаете, я уверен, что то, что я сейчас говорю, если люди это услышат с помощью средств массовой информации, но трудно ведь не согласиться с тем, что я сейчас сказал, трудно. Каждый в сердце, в голове наверняка скажет: конечно, правильно. По политическим соображениям всё равно публично будут говорить: нет, надо сохранять какие‑то ограничения против Ирана, против Венесуэлы, против Асада. Но при чём здесь Асад, если народ простой страдает? Дайте хотя бы медикаменты, дайте технологии, дайте хотя бы минимальные кредитные ресурсы целевым образом, на медицину. Нет!
Поэтому, с одной стороны, вроде как желание есть объединяться, но практического результата реализации этого желания я, честно говоря, по большому счёту не вижу. Хотя тенденция такая существует.
Ну а что касается технологий, это другая сторона дела. Что касается технологий, конечно, онлайн‑обучение, телемедицина и прочее, прочее, прочее – все современные цифровые технологии, которые и так пробивали себе дорогу, конечно, пробили с помощью пандемии такую огромную брешь в прежних системах регулирования, они заставляют политиков, специалистов в области права, в области административного регулирования двигаться к принятию решений более быстрыми темпами, чем это было до сих пор. И это, конечно, безусловно меняет мир.
Ф.Лукьянов: Спасибо большое.
Ещё один вопрос вдогонку Вашему выступлению.
Вы чётко сказали и однозначно, что главная ценность – это жизнь и безопасность людей, говоря о стратегии борьбы с эпидемией. Стратегия понятна, но тактика‑то разная. И вот весной очень оживлённую критику вызывала позиция стран, которые шли своим путём.
Например, Швеция и Белоруссия, которые не закрывали экономики и не следовали вот этим тотальным карантинам. Там было много аргументов за и против. Прошло полгода, и мы видим сейчас, что, в общем, весь мир на самом деле идёт путём этих стран, а не так, как действовали весной. И Вы сами вчера, по‑моему, сказали, что никаких новых закрытий экономики не предвидится.
Значит ли это, что всё‑таки баланс меняется, баланс в пользу экономики иногда тоже должен смещаться?
В.Путин: Вы знаете, у нас не меняется ничего. Я скажу, я не знаю, как там Швеция. Хотя знаю, сейчас тоже об этом пару слов скажу. Как в Белоруссии, всё, что там делается, в других странах – это делается руководством этих государств. У нас как было, так и есть, а именно: жизнь и здоровье граждан, без всякого сомнения, на первом месте.
Но безусловно, что жизнь и здоровье связаны с системами здравоохранения, которые должны иметь серьёзную поддержку со стороны федерального бюджета и других бюджетных уровней. А чтобы бюджет наполнялся, экономика должна работать. Всё так взаимосвязано между собой, нужно найти этот баланс. Мне представляется, что нам удалось этот баланс найти с самого начала. Мы предприняли ряд очень серьёзных шагов по поддержке экономики. Это общий объём – 4,5 процента ВВП. В некоторых других странах и больше. Но вопрос даже не в объёме выделенных ресурсов, а в эффективности их использования. На мой взгляд, – и сегодня тоже мы с Правительством обсуждали ряд тем подобного рода – нам всё‑таки удалось точечным образом и используя достаточно большие ресурсы, которые мы приобрели за предыдущие годы, используя макроэкономическое здоровье нашей экономики и макроэкономические показатели, опираясь на всё то позитивное, что было сделано за предыдущие годы, нам удалось достаточно эффективно использовать эти средства, поддержать и граждан, и семьи с детьми, поддержать малый и средний бизнес, поддержать даже крупные предприятия и отдельные отрасли. И в целом ситуация такова, что на сегодняшний день нет необходимости возвращаться – во всяком случае, у нас – к таким ограничительным методам, как это было весной этого года, например, когда мы отправили людей в оплачиваемый отпуск и закрыли целые предприятия. Нет такой необходимости ещё и потому, что наша медицина сработала достаточно эффективно. А сейчас у нас резервы созданы: резервы коечного фонда, лекарства появились, протоколы лечения появились. Медики наши уже понимают и знают, что и как нужно делать. То есть уверенность пришла в том, что мы можем справиться с этими проблемами, – вот это первое.
Второе: мы ведь с самого начала, я хочу вам напомнить, имея в виду огромность нашей территории, говорили о том, что значительную часть компетенции мы передаём для решения на уровень субъектов Российской Федерации. Кстати говоря, посмотрите, по сути, по этому пути пошли потом все крупные страны, все. Потому что это оказалось верным походом.
Сегодня нет такой необходимости. Экономика восстанавливается. У нас перерабатывающая промышленность восстанавливается, агропромышленный комплекс даёт очень хороший результат и прирост даже, экспорт восстанавливается. Да, у нас есть вопросы, которые мы должны ещё таргетировать. Но у нас, посмотрите, макроэкономические показатели в принципе приемлемые. Сокращение экономики у нас во втором квартале было восемь процентов, в США, скажем, девять, в еврозоне, по‑моему, 14,5–14,7.
Вы упомянули про Швецию, которая не вводила никаких ограничений, но и у них оказался спад экономики. Сначала они обнародовали цифру 8,3, потом скорректировали – чуть меньше восьми, по‑моему, 7,7. Вот, пожалуйста, они не вводили никаких ограничений, не занимались тем, чем мы занимались, поддерживая граждан и экономику, а результат тот же самый. Слишком всё взаимосвязано в современном мире. Но уж если спад экономики неизбежен, то тогда нужно в первую очередь позаботиться о людях. Эта логика безупречна. И уверен, вы с этим согласитесь.
Что касается Беларуси: Президент Лукашенко, я с ним разговаривал много раз, прекрасно понимал всю угрозу коронавируса. Но в Беларуси нет таких золотовалютных резервов, нет такого разнообразия экономического ландшафта, и он, как он говорит, вынужден был просто сохранить дееспособность экономики. Но в целом у них ситуация не хуже, чем во многих других странах на самом деле.
Поэтому у нас такого выбора нет, не было – в первую очередь люди, здоровье и жизнь – и нет, и сейчас нет. Мы сейчас не собираемся, нет необходимости вводить жёсткие ограничения, нет необходимости закрывать предприятия, есть необходимость скорректировать поддержку отдельных отраслей, скажем, малого и среднего бизнеса, некоторые направления этой работы требуют дополнительной поддержки, может быть, продления тех мер льготирования, которые по налогам, ещё по некоторым направлениям, которые были введены и которые в ближайшее время должны закончиться. Есть необходимость внимательнее посмотреть на перевозки, на транспорт, на сферу обслуживания. Мы это всё знаем, всё видим и будем продолжать работать по этим направлениям, как бы ни было трудно, как я уже много раз говорил, вместе, опираясь на поддержку и доверие народа, мы пройдём этот сложный период.
Ф.Лукьянов: Коллеги, мы переходим к традиционной нашей дискуссии. В этот раз довольно сложная архитектура у нас получается, потому что есть зал здесь живой, есть вопросы, которые я получаю от тех, кто смотрит нас онлайн и пишет их, и есть коллеги, которые имеют возможность выйти со своим вопросом лично. Поэтому я постараюсь быть честным диспетчером и как‑то управлять. Если не поучится – простите. Как могу.
Давайте начнём.
Тимофей Бордачёв, наш коллега из Валдайского клуба.
Т.Бордачёв: Добрый вечер!
И спасибо за такую уникальную возможность.
Владимир Владимирович, на фоне глобальных экономических потрясений всё чаще мы слышим и мы обсуждаем вопрос о том, что либеральная рыночная экономика уже не является достаточно надёжным инструментом в руках государств для их выживания, для их сохранения, для их граждан.
Папа Римский Франциск недавно сказал, что капитализм себя исчерпал. Россия живёт в капитализме 30 лет, и нужно ли нам сейчас искать какую‑то альтернативу? Есть ли альтернатива? Может быть, возвращение левой идеи или что‑то совсем новое?
Спасибо.
В.Путин: Вот Ленин когда‑то говорил о родимых пятнах капитализма и так далее. Вот мы не целиком всё‑таки живём в рыночной экономике 30 лет, мы постепенно, постепенно, постепенно выстраиваем эту рыночную экономику с её институтами. Для современной России вся эта работа с чистого листа, что называется. Конечно, с учётом того что в мире происходит, мы это делаем. Но всё‑таки нам после длительного периода, почти столетнего периода, плановой экономики не так просто переходить на рыночные условия работы.
Но Вы знаете, более или менее чистый капитализм, о котором Вы сказали, он где‑то в начале прошлого века ещё существовал. Но после событий в мировой экономике и в Соединённых Штатах в 20–30‑х годах, после Первой мировой, после Второй мировой войны всё менялось. И вообще, мы об этом тоже много раз говорили. Я не помню, на Валдайском клубе я говорил об этом или нет, но эксперты, которые в этом разбираются гораздо лучше, чем я, и с которыми я регулярно общаюсь, они же говорят понятные, известные вещи. Как только всё хорошо, как только макроэкономические показатели проявляют и показывают устойчивость, растут различные фонды, потребление растёт и так далее. Вот здесь всё больше и больше говорят о том, что государство только мешает, и нужно обратиться к эффективному функционированию чистого рынка. Как только возникают кризисы, проблемы – все тут же обращаются к государству и говорят о необходимости усилить регуляторные функции государства. Так происходит всегда, по синусоиде, по кривой. Так было, кстати говоря, и в период предыдущих кризисов, в том числе в самое последнее время, скажем, в 2008 году. Я прекрасно помню ситуацию, когда ко мне приходили ключевые акционеры наших крупнейших предприятий, крупнейших, не только у нас – даже по европейским, по мировым стандартам очень крупные предприятия, – и предлагали свою собственность за один доллар или за один рубль. Потому что боялись нести ответственность за трудовые коллективы, потому что на них давили маржин‑коллы и так далее, и так далее. А скажем, в этот период и наш бизнес совсем ведёт себя по‑другому. Никто уже не сбрасывает с себя никакой ответственности. Наоборот, даже включают личный ресурс, не жадничают. Все люди по‑разному себя ведут, но в целом, я говорю, бизнес ведёт себя очень социально ориентированно, за что я очень благодарен этим людям и хочу, чтобы они меня услышали.
Поэтому сегодня нет чисто плановой экономики. Возьмите Китай – там что, чисто плановая экономика? Нет. И нет чисто рыночной экономики. Всё равно регулирующие функции государства, безусловно, важны. Скажем, в таких глобальных отраслях производства, как авиастроение, – там без регулирующей функции слева, справа, сверху, снизу, видно эту регулирующую функцию или не видно, но без неё невозможно существовать на этом рынке. И мы видим, что все страны, которые претендуют на то, чтобы быть самолётостроительными державами, условно скажу, они все оказывают помощь своим авиастроителям по линии государства, все. И таких способов поддержки полно.
Кстати говоря, и в автопроме очень много происходит, и в других отраслях. Поэтому нам нужно просто для себя определить, каков нужен уровень присутствия государства в экономике, какими темпами и нужно ли, и где нужно сокращать присутствие государства. Я очень часто слышу, что слишком много государство присутствует в экономике. А когда приходят такие ситуации, как сегодня, с пандемией, когда мы вынуждены ограничивать деятельность предприятий, когда падает объём перевозок, скажем, и не только грузопассажирских перевозок, но и пассажирских перевозок, когда встаёт вопрос: а что делать с авиацией, пассажиры не летают или летают слишком мало, что с этим делать, – государство необходимо, никуда без поддержки государства не деться.
Поэтому, ещё раз повторяю, нет ничего чистого – ни рынка, ни государства сегодня чистого нет, в экономике имею в виду, но мы для себя просто должны определить уровень присутствия государства в экономике. И исходить нужно из чего? Из целесообразности. Нельзя действовать по шаблону, до сих пор нам это удавалось. Я ведь говорил, падение ВВП в развитых, в так называемых развитых экономиках, в Европе, 14 с лишним процентов. Рост безработицы сколько в еврозоне? Там уже, по‑моему, за 10 процентов зашкаливает. У нас подросло, но всё равно 6,3, меньше. Это всё результат государственного регулирования. И инфляция всё‑таки. Мы боролись-боролись с инфляцией. Это что, не регулирующая функция государства? Конечно, Центробанк и Правительство – это самые важнейшие, одни из важнейших институтов государства. Поэтому общими усилиями – кстати, и Центробанка, да и Правительства, потому что Правительство с помощью своих социальных программ и национальных проектов вкладывает значительные ресурсы и влияет на состояние кредитно‑денежной политики, – мы чего добились? Четырёх процентов инфляции. Сейчас она у нас 3,9, и я с Председателем Центрального банка разговаривал, скорее всего, мы будем в рамках ожидаемых значений – где‑то в районе четырёх процентов. Поэтому это всё регулирующая функция государства, без этого никуда не деться. Но подавить всё или избыточным присутствием государства в экономике, или избыточным регулированием – тоже смерти подобно. Знаете, всё это на уровне такого искусства, во всяком случае, пока нам, Правительству Российской Федерации, удаётся.
Ф.Лукьянов: Владимир Владимирович, раз уж Вы сами упомянули про «жадничать», не могу не спросить. Последние пару дней очень оживлённая дискуссия развернулась по поводу предложения Министерства финансов сократить численность личного состава силовых ведомств и всякие изменения в их денежном довольствии, пенсионном. Вы считаете, что это своевременная мера? У нас кризис, поэтому придётся резать?
В.Путин: Министерство финансов предлагает это постоянно. Есть кризис, нет кризиса – Министерство финансов постоянно выступает за то, чтобы оптимизировать расходы. В целом так поступают практически все министерства финансов во всех странах, ничего здесь оригинального Министерство финансов Российской Федерации не предлагает.
Никаких решений пока у нас не планируется. Мы не планируем ни сокращения, ни увеличения каких‑то сроков чего‑то. Это просто одно из предложений Министерства финансов. Оно пока до меня даже не дошло. Это всё дискуссии внутри правительственных ведомств между собой. При принятии окончательных решений я, конечно, буду исходить из реальной ситуации в экономике, из реальной ситуации, связанной с доходами граждан, в том числе и сотрудников правоохранительной сферы, военной структуры, военной организации государства, соотношения их доходов с гражданским сектором. Здесь много факторов, для того чтобы не было перекосов на рынке труда, и так далее. Повторяю ещё раз: в практическом плане эти вопросы пока не обсуждаются. Это всё дискуссии внутри Правительства Российской Федерации.
Ф.Лукьянов: Отлично. Уже один результат есть от нашего заседания, военнослужащие могут перевести дух.
А я хотел бы предоставить слово нашему давнему другу и человеку, который много помогает Валдайскому клубу, – Сэм Чарап из Вашингтона. Он у нас, как правило, всегда был, но сейчас находится по месту прохождения службы. Имеем возможность с ним соединиться.
Сэм, пожалуйста.
С.Чарап: Здравствуйте, Владимир Владимирович!
Я хотел вернуться к Вашей инициативе по восстановлению доверия в киберпространстве, о котором Вы говорили в своём выступлении. Многие спорят, есть ли доверие к результатам переговоров или предпосылкам для них. И в данном случае дело не только в избирательной кампании, а в твёрдой убеждённости очень многих в Вашингтоне, и не только в Вашингтоне, что в данной сфере Россия, Российское государство активно работает, активно вмешивается и так далее.
Можно ли подумать над своего рода перемирием в этой сфере, чтобы создать почву для переговоров, чтобы создать минимальный уровень доверия как предпосылку в данном случае и чтобы достичь больше путём дальнейших переговоров? И как, с Вашей точки зрения, выглядело бы такое цифровое перемирие, если можно так выразиться?
В.Путин: Послушайте, что касается преступлений в киберпространстве, они были с развитием цифровых технологий, они есть и они, наверное, будут всегда, так же как любые другие правонарушения. Но когда мы с вами говорим об отношениях между государствами, то я ведь не случайно в своём вступительном слове упомянул о диалоге между СССР и Соединёнными Штатами в сфере ограничения наступательных вооружений.
Мы договорились между собой, что будем держать на определённом уровне эти вооружения. Но мы же предлагаем так же договариваться и в той сфере, которая возникает вот сейчас на наших глазах и которая чрезвычайно важна для всего мира и для наших стран. И нужно в широком контексте обсуждать эти вопросы и выходить на эти решения.
Вы говорите о перемирии, но я не очень понимаю, о каком перемирии Вы говорите? Я считаю, что оно есть. Вы сказали о том, что Россия активно работает, активно вмешивается. А я говорю: мы не вмешиваемся никуда. И более того, ведь все расследования, которые были проведены официально в Соединённых Штатах, в том числе с использованием такого института, как специальный прокурор, они же ни к чему не привели. Они привели к тому, что было констатировано отсутствие доказательств вмешательства России. Так что я считаю, что не нужно выставлять какие‑то предварительные условия, для того чтобы начать этот диалог. Надо немедленно сесть и договариваться. Ну что здесь плохого? Мы ведь не предлагаем ничего такого, что не соответствует интересам наших партнёров. Если кто‑то считает, что кто‑то другой вмешивается в их дела, ну давайте установим общие правила и выработаем инструменты верификации, контроля за тем, как мы исполняем наши договорённости. Я даже, честно говоря, не понимаю этого упорства.
В последние месяцы президентства Президента Обамы нам администрация подала сигнал о том, что да, они долго рассматривали, но вроде как теперь готовы к диалогу. Но это быстро, к сожалению, всё закончилось, и президент поменялся, и с новой администрацией мы начали как бы с центра поля, но опять на протяжении этих почти четырёх лет ни к чему не подошли.
Я очень рассчитываю на то, что когда, как я уже сказал, выборы закончатся, наши партнёры вернутся к этой теме и отреагируют на наши предложения позитивно, положительно.
Ф.Лукьянов: Спасибо большое.
Директор ИМЭМО нашего флагманского Института международных отношений Фёдор Войтоловский. Пожалуйста.
Ф.Войтоловский: Уважаемый Владимир Владимирович!
В Вашем сегодняшнем выступлении Вы коснулись одной из таких животрепещущих проблем мировой политики – контроля над вооружениями. На протяжении всей холодной войны, особенно на её финальной стадии, Советский Союз и Соединённые Штаты титаническими усилиями с обеих сторон выстроили систему договоров и систему мер доверия, определяющих количественный потенциал и снижающих риск угрозы конфликта. На протяжении последних 20 лет наши американские партнёры последовательно так легко демонтировали эту систему: сначала Договор по ПРО, потом Договор о ликвидации ракет средней и меньшей дальности, Договор по «открытому» небу. Сейчас, в общем‑то, очень трудно решается вопрос о продлении Договора об ограничении и сокращении стратегических наступательных вооружений. В этой связи у меня вопрос: Владимир Владимирович, как Вы считаете, есть в целом будущее у системы контроля над вооружениями и какие здесь могут быть новые шаги предприняты?
Спасибо.
Ф.Лукьянов: Я сразу добавлю, что тут целый вал вопросов именно по СНВ и в особенности по последней инициативе, которая была два дня назад, и много недоумения в том числе: а что это означает и не пошла ли Россия на слишком большие уступки.
В.Путин: Вы спросили, есть ли будущее у договоров подобного рода, об ограничении вооружений. На мой взгляд, у мира не будет будущего, если не будет каких‑то ограничений в сфере гонки вооружений – вот о чём нам нужно всем задуматься, вот о чём мы призываем задуматься всех наших партнёров.
Всем же хорошо известно, вы сейчас перечислили – выход из системы противоракетной обороны, из договора по ракетам меньшей и средней дальности, по «открытому» небу – выхода ещё нет, но в Америке заявили, что они начали процедуру выхода из этого договора. Почему, на каком основании – даже не объясняют почему. Просто не объясняют почему. Нам европейцы говорят: пускай они выходят, а вы не выходите. Я говорю: здрасте, вот кино хорошее, вы же все члены НАТО, значит, вы будете летать, передавать американцам всю эту информацию, а мы не сможем этого делать, потому что мы останемся в этом договоре, поэтому давайте дурака не будем валять, а давайте будем разговаривать по‑честному друг с другом. На самом деле я так понимаю, что и европейские партнёры США хотели бы, чтобы США остались в этом договоре, чтобы там ничего не разрушалось.
Что касается ДРСМД, я просто не хочу уже вдаваться, мы уже много раз об этом говорили. Если в случае с выходом из Договора о противоракетной обороне Соединённые Штаты поступили открыто, прямо, грубовато, но по‑честному, то здесь придумали повод, обвиняя Россию в том, что она что‑то нарушает, и вышли из Договора. Если бы это было так, если бы всё было так, как нам представляют американские партнёры, они бы взяли тоже и нарушали по‑тихому. Кто мешает‑то? Нет, они просто публично, демонстративно сделали этот шаг, вот и всё. Только не говорите мне, что они такие все белые и пушистые и они не хотят ничего делать подпольно. Вопрос верификации, в том числе в сфере ядерных вооружений, – мы же знаем, что там происходит: крышки там заваривают или там с самолетами химичат, и ничего, и нас не допускают туда. Ладно, мы помалкиваем, но специалисты знают, о чём я говорю. Это просто такая позиция – сделать эти шаги, причём сделать их публично, громко. Видимо, в этом есть какая‑то политическая цель. Потому что никакой военной цели я здесь просто не вижу. Но самое лучшее, если эти вопросы верификации, контроля будут исполняться всеми договаривающимися сторонами и все наши договорённости будут надёжно защищены этими системами контроля.
Теперь по СНВ‑3. Мы же, когда заключали и вели переговоры по этим вопросам, учитывали все проблемы. Без учёта осталось только одно – то, что появилось у России в ответ на выход Соединённых Штатов из договора по ПРО, именно в ответ на выход, а именно: наши новейшие системы высокоточного гиперзвукового оружия. Да, пока таких систем действительно у США нет, так же как и у других стран, хотя все работают над этим, и когда‑нибудь это тоже появится. И нам говорят, мы слышим: у вас это появилось, у нас пока нет, надо это учесть. Ну а мы не против, давайте учтём. И в количестве носителей, и в количестве боеголовок. Мы же не возражаем.
Там есть и другие вопросы, которые являются предметом дискуссии. Но выбор у нас какой? Договор истекает в феврале. И ведь то, что я предложил, это очень простая вещь, она лежит на поверхности. Ничего не произойдёт, если мы на год продлим его, этот договор, без всяких предварительных условий и будем настойчиво работать над всеми вопросами, которые вызывают озабоченность и у нас, и у американцев. Будем вместе работать и будем искать решения.
Ведь в чём фокус заключается? Ведь до сих пор мы предметно практически не разговаривали. Наши партнёры просто, если прямо сказать, уклонялись от этого прямого предметного профессионального разговора. Но всё дошло до того, что в феврале следующего года это всё истекает.
Вопрос: что лучше – сохранить действующий договор как он есть и начать всё‑таки предметно об этом говорить, в течение года постараться найти какой‑то компромисс или утратить вообще этот договор и оставить и нас, США и Россию, и весь мир вообще практически без всякой правовой базы, ограничивающей гонку вооружений?
Я думаю, что второй вариант гораздо хуже первого. На мой взгляд, он просто неприемлем. Но я говорил и хочу ещё раз подчеркнуть: мы не цепляемся за этот договор. Если наши партнёры решат, что он не нужен, – хорошо, так тому и быть, мы же не можем их удержать. Наша безопасность, безопасность России от этого не пострадает, особенно в силу наличия у нас самых современных систем вооружения. Вот это первая часть.
Вторая часть заключается в том, чтобы сделать эти договорённости многосторонними, включив туда и наших китайских друзей. Но мы разве против? Россия не против, но только на нас не нужно перекладывать ответственность за то, чтобы сделать этот договор многосторонним. Если кто‑то хочет так сделать, пускай этого добивается. Мы же не возражаем. Мы что, являемся препятствием, что ли, на этом пути? Нет. Но аргументы, которые выдвигают наши китайские друзья, очень простые. Да, Китай – огромная страна, великая держава с огромной экономикой, полтора миллиарда человек. Но уровень ядерного потенциала чуть ли не в два раза, если не больше, ниже, чем в России и в США. Они задают законный вопрос: а чего мы будем ограничивать или будем замораживать наше неравенство в этой сфере? Ну что здесь скажешь? Это суверенное право полуторамиллиардного народа – решать, как он считает целесообразным строить свою политику в сфере обеспечения своей собственной безопасности. Можно, конечно, сделать это предметом спора, обсуждения и просто заблокировать достижение любой договорённости. Позвольте, но если добиваться привлечения Китая к этому процессу и подписанию, ну а почему тогда только Китай? А где другие ядерные державы? Где Франция, которая только что, как пресса сообщила, испытала очередную систему крылатой ракеты с подводной лодки? Тоже ядерная держава. Великобритания. Есть и другие ядерные державы, которые официально как бы не признаны в качестве таковых, но весь мир знает, что у них ядерное оружие есть. Что же мы будем, как страус, прятаться, в песок голову запрятать и делать вид, что мы не понимаем, что происходит? Нам нужны не шашечки на машине, а ехать нужно, поэтому нам безопасность надо обеспечить. Ну давайте тогда их тоже подключим, давайте всё это сделаем. Мы не против. Вопрос только в том, есть база хоть какая‑то, есть к чему стремиться, есть ли пример, положительный пример для подражания в виде договорённостей между США и Российской Федерацией либо вообще ничего нет? Мы готовы работать с нуля, с центра поля, пожалуйста. Если вы спрашиваете нашу позицию, я считаю, что лучше не утрачивать то, что достигнуто раньше, а двигаться с тех позиций, которые уже достигнуты прежними поколениями, руководителями наших стран. Но если будет принято другое решение нашими партнёрами, мы готовы к работе в любом формате и по любому из этих треков.
Ф.Лукьянов: Спасибо большое.
Анатоль Ливен, тоже наш ветеран, который в силу обстоятельств не смог приехать, но с нами на видеосвязи. Пожалуйста.
А.Ливен (как переведено): Господин Президент, большое спасибо, что нашли время пообщаться. Лично хочу поблагодарить за Ваши слова по поводу изменения климата, по поводу защиты окружающей среды.
У меня вопрос по поводу конфликта, новой вспышки в Нагорном Карабахе. Россия, как и другие члены международного сообщества, всячески старается добиться мирного разрешения этого конфликта, но пока ничего не получается. Если так пойдёт дальше, – мы знаем, что у России давние исторические связи с Арменией и давние военные связи, – будет ли Россия выбирать сторону в конфликте и поддерживать кого‑то одного в этом конфликте с Азербайджаном?
Считаете ли Вы, что здесь открываются какие‑то положительные возможности для России? Мы видели недавние территориальные споры Франции с Турцией в Средиземном море. Или, может быть, это возможность для нового сближения с Россией и другими средиземноморскими державами?
В.Путин: Последнюю часть вопроса я не очень понял, извините. При чём здесь конфликт?
Ф.Лукьянов: Может ли быть сближение с Францией и Европой на основе того, что Турция противостоит и им, и в какой‑то степени нам?
В.Путин: Понятно.
Начнем с начала, с Нагорного Карабаха и кого поддерживать. Вы сказали о том, что у России всегда были особые связи с Арменией. Но у нас всегда были особые связи и с Азербайджаном. В России проживает более двух миллионов армян и около двух миллионов азербайджанцев. Это не только те люди, которые приехали на временные заработки, но и те, которые здесь живут практически постоянно. Миллиарды долларов – миллиарды! – они направляют на поддержку своих семей, работая в России. У всех этих людей очень устойчивые, близкие связи в России на гуманитарном уровне, межличностные, деловые, гуманитарные, семейные. Поэтому для нас и Армения, и Азербайджан – равные партнёры. И для нас огромная трагедия, когда там гибнут люди. Мы хотим выстраивать полноценные отношения как с Арменией, так и с Азербайджаном.
Да, есть элементы, причём в каждом случае выстраивания отношений с каждой из этих стран есть нечто такое, что отличает наши отношения с другим партнёром. Ну с Арменией это христианство. Но у нас есть очень тесные связи с Азербайджаном и по другим направлениям.
Что касается религиозной составляющей, я хочу обратить ваше внимание, что почти 15 процентов населения Российской Федерации исповедуют ислам. И даже в этом смысле Азербайджан не чужая для нас страна.
Но чего мы точно не можем забывать – это то, что происходило в судьбе армянского народа, армянской нации в период Первой мировой войны. Трагедия огромная армянского народа. Это вторая часть.
Третья заключается в том, что этот конфликт начался не просто как межгосударственный конфликт и борьба за территории, он начался с этнического противоборства. Это тоже, к сожалению, факт, когда в Сумгаите, а потом и в Нагорном Карабахе были осуществлены жестокие преступления против армянского народа. Всё это в комплексе мы должны учитывать.
В то же время мы понимаем, что такая ситуация, при которой значительная часть территории Азербайджана страной утрачена, не может продолжаться вечно. На протяжении многих‑многих лет мы предлагали самые разные варианты урегулирования этого кризиса, для того чтобы стабилизировать ситуацию на длительную историческую перспективу.
Я сейчас не буду вдаваться в подробности, но, поверье мне, это была напряжённая работа по сближению позиций. В какие‑то моменты казалось, что ещё чуть‑чуть, ещё немного, ещё один шаг – и мы найдем решение. К сожалению, этого не произошло, и сегодня мы имеем конфликт в самом худшем его варианте. И трагедия заключается в том, что люди гибнут. Знаете, много потерь с обеих сторон. По нашим данным, с обеих сторон более двух тысяч погибших с одной стороны и с другой. Общее число погибших приближается уже к пяти тысячам.
Обращаю внимание, что за 10 лет войны в Афганистане в Советском Союзе, в Советской армии погибло 13 тысяч. А здесь за такой короткий промежуток времени – уже почти пять. А сколько раненых? Сколько людей страдает, сколько детей? Поэтому для нас это особая ситуация.
Да, создана Минская группа, по‑моему, в 1992 году. Россия, Франция, США – как на сопредседателях на нас лежит ответственность за организацию этого процесса, переговорного процесса. Но понятно, я уверен здесь на сто процентов, что все участники этого процесса искренне стремятся к тому, чтобы ситуация была урегулирована, но никто так в этом не заинтересован, как Россия, потому что для нас это всё живое. У нас это не только на глазах, это происходит в широком смысле с нашими людьми, с нашими друзьями, с нашими родственниками. Поэтому мы занимаем такую позицию, которая позволила бы нам пользоваться доверием как у одной, так и у другой стороны и играть существенную роль в качестве посредников в урегулировании этого конфликта по сближению позиций. Мне бы очень хотелось, чтобы этот компромисс был найден.
Как вы знаете, я в очень тесном контакте нахожусь и с Президентом Алиевым, и с Премьер‑министром Пашиняном. В день по нескольку раз говорю с ними по телефону, по нескольку раз в день. Наши министры иностранных дел, министры обороны, руководители спецслужб находятся в постоянном контакте. Вы знаете, в очередной раз приезжали к нам министры иностранных дел обеих стран. Сегодня, по‑моему, нет, 23‑го они встречаются в Вашингтоне. Я очень рассчитываю на то, что и американские наши партнёры будут действовать в унисон с нами, будут помогать урегулированию. Будем надеяться на лучшее. Первая часть.
Вторая касается споров внутри НАТО, споров между Турцией и Францией. Мы никогда не злоупотребляем трениями, которые возникают между другими государствами. У нас устойчивые, хорошие, я бы не сказал пока полноценные, но всё‑таки имеющие хорошую перспективу и, во всяком случае, хорошую предысторию отношения с Францией.
У нас нарастает объём сотрудничества с Турцией. Турция вообще наш сосед, и я могу вам поподробнее рассказать, насколько важно и для Турции, и для России взаимодействие между нашими государствами.
Не думаю, что кто‑то нуждается здесь в нашей посреднической деятельности какой‑то. И Турция, и Франция такие государства, которые в состоянии отрегулировать отношения между собой, и как бы жёстко ни выглядела позиция Президента Эрдогана, я знаю, что он при всём при том человек гибкий, с ним можно найти общий язык. Поэтому рассчитываю на то, что ситуация и здесь нормализуется.
Ф.Лукьянов: Владимир Владимирович, если можно, вдогонку, тема очень горячая.
Всё-таки качественное отличие нынешнего кризиса на Южном Кавказе – это именно роль Турции гораздо более активная, чем прежде. Вы сказали, что Президент Эрдоган – человек гибкий. Возможно. Вы с ним много времени провели. Но при этом очень многие эксперты полагают, что Эрдоган фактически проводит политику расширения зоны влияния до границ прежней Османской империи. А это очень обширные границы, как мы знаем, куда много чего попадало. В общем, в эту сферу попадал и Крым когда‑то. Давно, но тем не менее.
Нам не надо опасаться, что если это будет последовательная линия, то возникнут некоторые разночтения с Анкарой?
В.Путин: Россия ничего не опасается. Мы сегодня, слава богу, не в таком положении, когда мы должны чего‑то бояться.
Я не знаю по поводу того, что планирует Президент Эрдоган, как он относится к османскому наследию. Это вы у него спросите. Я знаю, что сегодня объём торгового оборота у нас свыше 20 миллиардов долларов. Знаю, что Турция реально заинтересована в том, чтобы это сотрудничество продолжалось. Знаю, что Президент Эрдоган проводит независимую внешнюю политику. Несмотря ни на какое давление, мы с ним в достаточно короткие сроки реализовали проект «Турецкий поток». Мы с Европой до сих пор не можем, годами жуём эту тему, Европа никак не может проявить какую‑то элементарную самостоятельность и суверенитет, для того чтобы реализовать абсолютно выгодный для неё проект «Северный поток‑2». Но с Турцией мы сделали это достаточно быстро, несмотря ни на какие окрики. Зная и понимая свои национальные интересы, Эрдоган сказал, что мы это реализуем, и мы это сделали. Так же как и в других областях, например, в сфере военно‑технического сотрудничества. Решила Турция, что им нужна современная система ПВО, а наилучшая система в мире сегодня – это С‑400, триумф российского производства, – сказал и купил. С таким партнёром не просто приятно, с таким партнёром надёжно работается.
Что касается каких‑то устремлений, – по поводу Крыма, ещё что‑то, – я этого не знаю, мне это неинтересно. Потому что интересы России надёжно защищены, и в этом вы можете даже ни на секунду не сомневаться. Я уверен, что и другие партнёры наши это тоже прекрасно понимают и отдают себе в этом отчёт.
Что касается позиции Турции по поводу непризнания Крыма российским. Что ж, у нас с ней далеко не всё совпадает, так же как и, скажем, по ситуации в Закавказье, наши точки зрения часто расходятся. Но мы знаем и позицию Европы, США, они все вроде демократы такие записные, а то, что проведён референдум народом Крыма – это высшая степень проявления демократии, то, что народ пришёл, проголосовал, – это никого не интересует.
Я уже говорил, вводят санкции против крымчан. Если это аннексия, то значит они жертвы, за что же против них вводят санкции? А если они проголосовали, то значит это проявление демократии, как же можно наказывать за демократию? Бред, чушь собачья! Но это происходит. Так что, что на Эрдогана пальцем показывать? Смотрите, что в других странах делается.
Но это последовательная позиция: он не признаёт Крым, он не признаёт Нагорный Карабах. С нашей стороны что? Надо настойчиво работать со всеми, набраться терпения, что мы и делаем, и доказывать всем, что наша позиция является правильной, и мы её будем отстаивать. А там, где наши позиции и наши подходы не совпадают, надо искать компромисс.
Например, я так понимаю, по ситуации на Южном Кавказе всё‑таки наши позиции не совпадают. Потому что мы полагаем, что всё‑таки решать спорные вопросы подобного рода нужно не с помощью силы, не с помощью оружия, а в дипломатическом ключе, за столом переговоров. Да, конечно, можно сказать, что уже там 30 лет ведут переговоры, а толку никакого нет. Ну что ж, это, на мой взгляд, не значит, что нужно начать стрелять.
Ф.Лукьянов: Спасибо большое.
Но позиция, конечно, последовательная у господина Эрдогана. Вот, например, Северный Кипр он признаёт. Но это, наверное, в рамках той самой гибкости, о которой Вы сказали.
В.Путин: Да, Вы правы, согласен. Я должен был тоже это сказать, но вылетело из головы. Но Вы правы, Северный Кипр – да. Но, насколько я понимаю, они ведь не возражают, в Турции, против того, чтобы в конце концов страна объединилась, вопрос только в принципах этого объединения. Но в целом Вы правы.
Ф.Лукьянов: Спасибо.
Анатолий Васильевич Торкунов, ректор МГИМО.
А.Торкунов: Уважаемый Владимир Владимирович!
Я думаю, что все мы воспринимаем 2020 год, хотя он еще не кончился, еще больше двух месяцев впереди, как год таких драматических событий, непредсказуемых событий. Неслучайно такой расхожей стала шутка о том, что если к концу года мы встретимся с инопланетянами, то никто не удивится.
Но у меня вопрос, конечно, не об инопланетянах (бог с ними, поживем – увидим), а вопрос, связанный с событием по периметру наших границ. Спасибо, Вы очень подробно сейчас, на мой взгляд, очень интересно ответили – для меня как специалиста очень интересно было услышать Вас по вопросам Южного Кавказа.
Но в целом по периметру нашей границы происходят такие, я бы сказал, драматические события. Положим, события в Киргизии. Там всегда вокруг выборов происходили всякого рода волнения, но в этом году они вообще по какому-то очень жесткому сценарию проходили. Мы смотрим, что непросто складывается ситуация и в Белоруссии. Сохраняется проблема Донбасса. Я понимаю, что об этом уже, может быть, и устали говорить. Мы знаем Вашу твердую и последовательную позицию по этому вопросу.
Но у меня в целом такой вопрос: как сегодня видятся наши принципиальные основные цели политики на постсоветском пространстве, с учетом того, что это, конечно, касается непосредственно и нашей безопасности, и наших гуманитарных связей? Вы подчеркивали сегодня и не раз, что, в общем, это люди-то для нас не чужие, говоря о Кавказе, но это касается наших друзей из Центральной Азии и друзей из Белоруссии, Украины. Спасибо.
В.Путин: Вы знаете как никто другой, Вы – человек очень опытный и профессионал с большой буквы, наша политика на постсоветском пространстве в рамках СНГ является главной составляющей нашей внешней политики вообще. Это и понятно, потому что все страны, которые Вы перечислили, да и все другие страны, с которыми у нас добрые отношения, замечательные, многосторонние, и те, с которыми у нас сегодня ситуация в некоторых случаях выглядит вроде как тупиковой, – все равно это для нас все не чужие страны. Это не чужие где-то там за морями государства, о которых мы мало чего знаем. Очевидно: мы жили в рамках единой страны не просто многие годы – столетиями жили в рамках общей страны. У нас колоссальные связи, у нас очень глубокая кооперация в экономике, гуманитарные связи, мы все говорим на одном языке. В том или ином смысле с большей или меньшей степенью, но мы по сути все люди одного культурного пространства. Я уж не говорю об истории. У нас общая история, общая Победа над нацизмом. Наши предки – наши отцы, наши деды – кровью своей скрепили наши особые отношения. И что бы не происходило сегодня, как бы не складывалась политическая конъюнктуру на данный момент времени, я уверен, что эта общность интересов в конечном итоге пробьет путь к возрождению наших отношений со всеми странами, как бы тяжело не складывались с ними отношения.
В то же время, и это тоже очевидная вещь, когда дело дошло до распада нашего общего государства – СССР – те люди, которые занимались этим, не подумали, но должны были подумать, к каким геополитическим последствиям это приведет. Но было очевидно, что у соседей всегда есть не только совпадающие интересы, но есть и разница интересов, и перетягивание каната тоже всегда возможно. Мне думается, что мы тем не менее можем, должны и обязательно найдем все решения для сложных вопросов. Не надо только ничего нагнетать, преувеличивать и делать упор на те вопросы, которые являются спорными, а нужно наоборот смотреть на то, что нас может и должно объединять и объединяет. А что? Общие интересы. Вот смотрите, в области экономической интеграции кто не заинтересован в том, чтобы мы экономически интегрировались? Только наши конкуренты. А все страны постсоветского пространства не могут не понимать, во всяком случае, умные люди, не могут не понимать, что объединение усилий при использовании общей инфраструктуры, общего транспорта, энергетической системы, общего языка, который нас не разделяет, а объединяет, и так далее, и так далее, и так далее – это ярко выраженные конкурентные преимущества, за приобретение которых в некоторых экономических объединениях и структурах борются десятилетиями, а у нас это всё нам дано нашими предками. Надо этим пользоваться, и это выгодно для всех нас. Это абсолютно точно, это просто выгодно.
Смотрите, на Украине 2004 год – одна революция, 2014 год – другая революция, переворот государственный. Результат? Посчитайте статистику самих украинских служб статистических: падение производства, как будто у них не одна пандемия там уже прошла. Некоторые отрасли производства, которыми гордился весь Советский Союз и сама Украина: авиастроение, судостроение, ракетостроение, – это то, что создавалось поколениями граждан Советского Союза, всеми республиками, и чем, конечно, могла и должна была гордиться Украина. Этого почти ничего не существует. Происходит деиндустриализация Украины. Она была, наверное, не одной из, а может быть, даже самой индустриальной республикой. Российская Федерация, конечно, Москва, Петербург, Сибирь, Урал – всё понятно, но одной из самых индустриальных республик. Где это всё теперь, и зачем это утрачено?
Это просто глупость тех, кто это сделал, просто глупость и все. Я надеюсь, что эти общие интересы все-таки пробьют дорогу здравому смыслу.
Беларусь Вы сейчас упомянули, да, там мы видели эти турбулентные процессы. Но на что хотел бы обратить внимание – на то, что, как Вы заметили, ведь Россия не вмешивалась в то, что там происходило. Мы рассчитываем, что и никто не будет вмешиваться, никто не будет раскручивать в своих интересах этот конфликт и навязывать какие-то решения белорусскому народу. Я уже говорил во вступительном слове: ничего привнесенное извне внутри той или иной структуры, того или иного народа, того или иного этноса работать не будет без учета специфики, культуры, истории народа. Поэтому нужно дать возможность самим белорусам спокойно разобраться со всей ситуацией, принять соответствующие решения. В том числе, может быть, эти решения лежат на пути принятия поправок в действующую Конституцию либо принятия новой Конституции. Президент Лукашенко об этом сказал публично. Да, можно сказать: ну, сейчас он там чего-нибудь напишет себе на пользу и все это не имеет ничего общего с демократией. Но, Вы знаете, все можно ведь оболгать, на все можно посмотреть скептически. Я уже говорил, ладно, не буду вдаваться в детали. Но то, что происходило в Белоруссии, выгодно отличается от того, что происходило на улицах некоторых крупных городов развитых демократий. Понимаете? Да, жесткость была и всё, а, может быть, даже не оправданная, тогда пусть ответят те, кто это допустил. Но в целом, если сравнивать и посмотреть на картинки, во всяком случае, безоружному человеку в спину никто не стрелял из боевого оружия. Вот, я о чем. Поэтому давайте спокойненько с этим разбираться.
То же самое с Киргизией, скажем. Мне кажется, то, что там происходит, – это беда Киргизии и киргизского народа. Как выборы – так переворот. О чем это говорит? Это даже не смешно. Вы знаете, о чем это говорит? Во многих этих странах они первые шаги делают на пути собственной государственности, к оформлению этой государственности, формированию культуры государственного развития.
Я уже много раз говорил своим коллегам: ко всем нашим постсоветским странам нужно относиться с особым вниманием и очень осторожно поддерживать эти ростки государственности, ни в коем случае не вмешиваться со стороны с какими-то советами и рекомендациями, а тем более избегать всякого вмешательства. Потому что это разрушает хрупкие, только нарождающиеся институты суверенитета и государственности в этих странах. Надо дать возможность людям самим аккуратно строить эти отношения внутри общества, просто показывая примеры, но не лезть как слон в посудной лавке со своими предложениями и своими миллионами в один или другой адрес, поддерживать то одну, то другую сторону.
Я очень рассчитываю на то, что Киргизия и член ОДКБ у нас, и Евразэс. Мы многое сделали для того, чтобы помочь Киргизии встать на ноги, сотни, так я вам скажу, миллионов долларов на поддержку киргизской экономики и различных отраслей производства, на создание условий адаптации Киргизии для вхождения в Евразэс. Касается и фитосанитарных служб, таможенных систем и так далее, просто на развитие отдельных отраслей экономики, предприятий целых. Мы уже 500 миллионов долларов реализовали проектов, но это в самое последнее время. Я уже не говорю о грантах, которые мы предоставляем ежегодно тоже в объеме десятков миллионов долларов.
Но, разумеется, без жалости и тревоги на то, что там происходит, мы смотреть не можем. Но мы не лезем, обращаю ваше внимание, со своими советами, с наставлениями и с поддержкой каких-то отдельных политических сил. Очень рассчитываю на то, что в Киргизии тем не менее все нормализуется, встанет на ноги, Киргизия будет развиваться, и мы сохраним с ней самые лучшие отношения.
То же самое касается и Молдовы. Мы видим, что происходит вокруг Молдовы, и знаем потребности молдавского народа и в развитии демократии, и в развитии экономики, с другой стороны. Но молдавское вино кто покупает? Во Франции купят молдавское вино? Кому оно нужно на европейских рынках? Там свое некуда девать. Там при перевозке винодельческой продукции из страны в страну даже в рамках Евросоюза аграрии на дороге останавливают и все сбрасывают в кювет, выливают в чисто поле.
Дело не только в вине, но и другие отрасли экономики настолько завязаны на России, что нормально существовать просто не могут, пока во всяком случае. Нигде кроме как на российском рынке это производство не востребовано. Вот, кстати говоря, то, что с Украиной произошло. Поэтому мы очень рассчитываем, что и на ближайших выборах, скажем, в Молдове молдавский народ оценит те усилия, которые предпринимает действующий Президент Республики для выстраивания отношений с Россией.