Сколько людей за и сколько против

— У меня на основе данных этих исследований и по собственным представлениям о том, как люди в принципе отвечают на вопросы, общее ощущение, что 20–25 % россиян на старте были реально агрессивно настроены.

Остальные, в общем, находятся в состоянии отрицания. Понятно, что со временем его всё сложнее и сложнее продлевать, но они пытаются хвататься за какие-то формы интерпретации, которые успокаивают, не ломают повседневную картинку. У них пока наблюдается пассивная поддержка всего хорошего: военная операция за мир — это же, наверно, хорошая вещь. По мере того как мы проваливаемся в тоталитарную яму, это уже будет не так. Когда у вас людей заставляют выстраиваться буквой Z и всячески зиговать — это уже другой мир.

Учитывая общую деполитизацию в России, я бы исходную ситуацию оценил так, что есть два полюса — один резко милитаристский, другой, наоборот, быстро понял, что это катастрофа, и категорически против войны. Они примерно одинаковы по размеру. И посередине значительная часть, которая отрицает эту реальность и принимает те интерпретации, которые позволяют более-менее нормализовать ситуацию.

Это очень хорошо подтверждается ответами на вопрос «как вы относитесь к украинцам». Подавляющее большинство — 90 % — говорят: «замечательно относимся, украинцы чудесные люди». Это означает, что базовый фрейм работает: что Россия помогает украинцам бороться с нацистами. Что есть какой-то чужеродный элемент, который должен быть вычищен. Только внутри этой рамки можно одновременно поддерживать операцию и хорошо относиться к украинцам.

Весь этот нарратив мне представляется чудовищно опасным, потому что потенциально в него не встроены вообще никакие тормоза. Денацификацию можно проводить до упора. Представляете, если выяснится, что все украинцы оказались «нацистами»? Тогда нет вариантов никаких, нацисты — это же абсолютное зло, их надо побеждать. Тогда придется избавляться от этих украинцев, спасать их от зла, которое поселилось в их душах. Пока мы видим некоторое движение в этом направлении именно с точки зрения пропаганды. Будет ли это трансформировано в конкретные военные меры, посмотрим. Мы не знаем, как оккупационные администрации будут действовать. Я тут опасаюсь самого худшего.

В целом люди отвечают, что хотят мира, за исключением группы, которая активно принимает войну. Эта группа понимает, что весь этот фрейм про «мир» — для дураков, на самом деле ведется война, и хорошо, что она ведется: наконец-то настоящая война! Но это резко милитаризованная группа. Она очень умеренна была в своих размерах изначально, но она очень громкая, потому что в ее распоряжении все медиа. Она распространяет страх, насилие вокруг. Эта ситуация напоминает Германию 1930-х годов, где тоже вначале нацистов было не безумно много, но просто, когда их перестают затыкать, то всё, у вас уже никаких тормозов нет.

Кто поддерживает и не поддерживает военные действия

— Опросы показали довольно очевидные разделения по ряду достаточно предсказуемых параметров. По возрасту: молодежь разделена 50 на 50, а старшее поколение почти полностью (75 %) и однозначно поддерживает. В Москве и Санкт-Петербурге уровень поддержки поменьше: в массиве «Афины» – 45 % «за» и 30 % «против».

Очень интересное разделение — по доходам. Чем выше, тем больше поддержка военных действий. У меня тут одно объяснение: бедные люди в России понимают, что платить придется им. И экономически, и детей их туда будут отправлять. А не детей элиты. А бенефициары режима думают, что у них всё хорошо. На самом деле я думаю, что среди обеспеченных россиян расклад сложнее. Есть те, кто достаточно хорошо интегрирован в глобальную коммуникацию, они понимают, что произошла катастрофа, но им не до опросов — либо они уже не в России. А есть значительная часть чиновничества, которая нагрела себе руки на всем за последнее время, и она привыкла полагаться на «папу». «Папа» вроде бы никогда не подводил, все его авантюры заканчивались хорошо, давайте и здесь на папу положимся. Богатых людей, которые в шоке и ужасе, опросы не достигают. А средний класс — либо сейчас им не до опросов, либо они настолько хорошо встроены в этот режим, что думают, сейчас главное его поддержать, а там всё получится.

Естественно, на уровень поддержки влияет медиапотребление, это понятно. Те, кто смотрят телевизор, намного больше поддерживают, а те, кто читают новости в интернете, нет.

И имеет значение образование. Оно в данном случае — это прокси (фактор, который хорошо отражает какой-то другой фактор) для включенности в глобальное сообщество. То есть люди, которые, грубо говоря, вырезаны из глобальной коммуникации, которые не попадают в глобальные культурные потоки, они не в курсе, что происходит. У них очень локальноцентричная точка зрения. Люди, которые в эти каналы как-то включены, у них другой взгляд — они могут поместить Россию в глобальной контекст и видят все последствия.

«Спецоперацию» немного меньше поддерживают женщины. Это интересно, потому что у Путина всегда, особенно в последнее время, был сильный перекос в сторону женщин среди тех, кто его поддерживает. Это связано и с возрастом: пожилых женщин больше, чем мужчин, и вполне возможно, что это в основном фактор возраста. Здесь же женщины не так уверены в поддержке. Может быть, какие-то слухи уже пошли про количество жертв. По первым данным сразу было видно, что из тех, кто за, группа женщин среднего возраста встревожена в большей степени. Они готовы себя успокаивать, но только до определенного момента.

Почему ответы людей могут ничего не значить

— Люди в России воспринимают любые опросы как то, что делается государством. Когда ты ходишь по квартирам, бесполезно объяснять, что ты не имеешь отношения к Путину, что мы независимая компания. Путин говорит по телевидению: «а давайте проведем опрос» — и всё, любые опросы ассоциируются с Путиным. Люди думают, что государство с помощью опроса хочет получить у них подтверждение поддержки, а в обмен как будто предлагает возможность пожаловаться. А в военных условиях это работает еще более ярко. Я обычно не люблю аргумент «от страха», что «россияне думают совсем не то, но боятся». Но в военных условиях страх тоже начинает играть роль. Какое-то время назад коллеги делали исследование интервьюеров (опросчиков): по ощущениям интервьюеров, люди действительно боятся, когда отвечают.

Этим же объясняются и прыжки с рейтингами. Кто-то заметил, что у ВЦИОМа в последнее время подпрыгнул не только рейтинг Путина, но и рейтинг Жириновского. Который отдыхал и никак себя не проявил. Это очевидный элемент «Yea-saying» — на все вопросы отвечай «да», потому что не время отвечать что-нибудь другое.

Мне кажется, для ситуации, в которой мы оказались, наиболее близкое сравнение — это нацистская Германия. Мы пока не там. Но сходств опасно много. Это случилось буквально только что, я никогда не говорил этого раньше. В нацистской Германии была известная история про Элизабет Ноэль-Нойман, которая привезла только что появившиеся опросы общественного мнения из Америки в Германию Геббельсу. На что ей сказали: у нас нет необходимости в этом, потому что у фюрера прямой контакт с народом. И в этом была некоторая логика: опросы вносят искусственный элемент буржуазного разномыслия, какие-то проценты, то-се. На вопросы отвечают отдельные буржуазные граждане, у каждого из которых свое мнение. Это неправильно. Должно быть полное и абсолютное единство, фюрер должен душой чувствовать народ.

И потом, уже после войны, Ноэль-Нойман придумала для описания ответов понятие «спираль молчания». У нас любят говорить про спираль молчания к месту и не к месту. Нужно понимать, что она имела в виду натурально террор, Германию конца 1930-х — начала 1940-х годов. Поэтому я напоминаю, что именно подразумевается под этим термином. Но действительно мы сейчас можем оказаться в ситуации, когда у нас раскрутится спираль молчания. И конечно, в этих условиях какие могут быть опросы. Это всё станет неактуальным. Мы пока не там, но очень близко.

Кто будет против изоляции России

— Я никогда не любил классовый взгляд на протесты в России, потому что я никогда не видел в этих традиционно понимаемых классах политических субъектов. У нас к среднему классу относятся с одной стороны эфэсбэшники с зарплатой 400 тысяч рублей в месяц, с другой — мелкое чиновничество, с третьей — предприниматели, а с четвертой — наиболее преуспевающие интеллектуальные работники. Что между всеми ними общего? Поэтому если сейчас нужно искать политического субъекта, то я бы условно назвал его «прогрессивный класс».

«Прогрессивный» — с точки зрения того, что он смотрит в будущее. У Путина никакого будущего нет, он всё время тянет в прошлое. Это нельзя не чувствовать. И это наслаивается на те разломы, которые уже существовали к этому моменту. Они, мне кажется, во многом и привели Путина к тому, чтобы это решение [о боевых действиях] принять. Долгосрочная тенденция была плохой для него: он явно потерял молодые группы, более активные группы, прогрессивные, более интегрированные в глобальное сообщество, способные общаться с миром. Он от них отличается, он даже интернетом не пользуется.

Люди, которые живут более прогрессивной жизнью, сейчас понимают: то, во что они инвестировали, заканчивается навсегда, потому что Россия себя выпиливает из глобального мира. И у этих людей сейчас большие риски. Они имеют какие-то свои аватары в субэлитных кругах, которые уже напряглись. Этот круг шире, чем образованные люди, он немаленький. Я думаю, в больших городах это может быть и половина жителей.

чо с ними будете делать? сажать? Боюсь что сажалок не хватит...