— Деда, а какова его суть, Вилосепеда?
— Безсущен еси, ибо умозрителен, и дано ему проявлять себя вовне чрез сущее, разставляемое сокрытым в нем порядке, тем совершая действие свое исключительно опосредованно.
— Деда, а в чом его действие?
— В обращении несуществующего в существующее посредством Словестнаго.
— Что это за Обращение?
— Прямо тебе сего вместить неможно, такшта погляди по следам его практическаго применения: буротину обносят на кажном шагу, но всегда оказывается, что все правельно, и что просто ну вот такая уж она, современная экономека. Буротину позволяют обижать любому беспредельщику, однакож притом собирают с него за крышу, и жестоко имеют за малую просрочку взноса. Буротину заставляют нервничать и везут воеватеньки, а егда буротине уже поотстреливают все выступающие части, то на поверку завсегда выходит, что вообще-то вот так уж шыбко нервничать было неочем, и это буротина чисто сам по себе чота перевозбудился. Буротину опускают на все, вообще на все, но при этом всегда оказывается, что он сам все это себе выбрал своим собственным свободным выбором. Это все возможно токмо оттого, что буротина ничего не знает. Ни о себе, ни о том что вокруг. Буротина ваще ничего не знает, а то, что он все-таки знает, есть чистая Лажа, сотворенная посредством Словестного из всякого говна и дрека. Сия Лажа ни что иное как Стойло, в коием буротинам свойственно обретаться от пезды до могилы, — и Стойло сие есмь и самый щекотный буротинский Соблазнъ, и самое реальное Благо, коим буротине вообще суждено попользовать ся в течении своей Коротенькой & Обосратой. Как ты понемаеш, без должной ухватки в деле обращения несуществующего существующим сего положения Вещей попросту не достичь.
— Деда, то есть выходит, что по сути нас никто ни к чему не понудил? И мы-буротины жывем буротинами токмо по своей неосознанности?
— Отож. Однако никак иначе буротина жыть не может, даже если ему временаме смутно хочется Чевота Другово. Сие положение обнаружывает для всех учаснеков действа сего пожалуй что наипервейшим Благом и Ващета Щястьем – ибо стоит лишь самым краешком, воздушенько и акварельненько, в самых общих чертах прикинуть Ольтырнативочьки сему Порядку, как волосья на зогривке Задумавшегося тут же встают дыбом от самаго неприкрытаго Ужоса, и даже такой, а по сути ващще любой Порядок предстает во разумении Задумавшегося едва ли не Святынею, — ибо стоит лишь на персть прослабить ярмо, как в тот же миг стада буротин повергнут Стойла свои, и выйдут вовне, и учнут поступать соответственно разумению своему, — и оттого под солнцем незамедлительно воцарится Такой Ебать Пиздецъ, коего в воображении своем не превзойти даже весьма умудренному гражданину.
— Так что ж, деда, вилосепидисты тогда хорошыми выходят? Выходит, что ихний Вилосепед для нас благо? Раз уж мы токмо чрез ихний Вилосепед сами от себя упасенными получаемся?
— Несть под солнцем ни худа, ни добра, ни хорошего, ни плохого. Се суть химеры, заменяющие буротинам данный им в ощущенияхъ Мiръ, и в оных буротин бестолковки с нарочитым умышлением испомещонные.
— …вилосепидистами?
— Отож.
— А ежели нету ни добра, ни худа, то чо же тогда есть?
— А чо есть, ты и сам видишь. Все перед твоим деревянным рылом, смотри да постигай, раз уж в сем некую нужду прозреваешь. А коли чего не видать, дык возьми да ближе подойди для надлежащаго разсмотрения, — к сему, заметь, никто тебе препоны чинить не кидается.
— Ну так-то да… Деда, а как же вилосепидисты обрели таку ухватку, несуществующее сущим оборачивать? Нешто сами измыслили?
— Откудова, штоты. Сие знание заветно, и возсести на Вилосепед можно токмо по соизволению Обладателя, и во исполнение воли Его.
— То есть, Вилосепед не за просто так вилосепидистам даден?
— А вот за сим Пределомъ испомещается Однозначно Ненаше, сиречь такое, чего буротинским разумением не превзойти, какою бы Резвостию то разумение бы ни отличалося. От стремящегося к разумению сих Вещей требуется либо располагающая к тому Природа, либо же, при отсутствии Признаков оной Расположенности, обращение к Пагубнымъ Веществамъ либо к их Невещественнымъ Подобиямъ, со множеством всякаго-побочнаго и отнюдь не твердо обеспеченным результатомъ в оконцове. Так что подумай и решы, шыбко ли они тебе надобны, ответы на такие вопросы про всякое-обсрактное. Надо ли оно тебе? Точно ли? Готов ли ты заради совершенно ненужных тебе обсракцый на полном сурьезе стать упоротым неодыкватом с полной башкой злющих несертефецырованых торокановъ, да и остацо таковым до палки над холмиком?
— Деда, а без этого что, совсем никак? Ну например чо, ты не можеш мне все это простыми словами обсказать?
— А никаких простых слов для этого нету.
— Да ладно, деда, ну чо ты, ну тебе трудно штоле. Ты скажы, а уж пойму-не пойму, то ещо неизвестно. А вдруг да пойму.
— «Неизвестно» ему, хы. Впрочемъ, чо мне на самом деле, жалко штоле. Чо хотел-то.
— Про Вилосепед. Пошто он вилосепидистам даден?
— Он им не даден, тако токмо заради простоты говорится. Это оне ему дадены, в целях претворения во Прероде некоего Умозрения.
— Какого, деда?
— Такого, по исполнении коего Умозрение сие заместо сущей днесь Природы испомещено станет.
— Как же так, деда! А Природе тады куда?
— А Природе согласно сему Умозрению расточиться надлежит.
— Как, полностью штоле?
— До последнего дерева-бярезы.
— И до последнего буротины?
— Верно.
— И чо тогда здесь станет, коли все расточится?
— А станут здесь змии во обличии мужеском, и кони крылаты и страховидны, и небеса огненныя, и блуд и мерзость под небесами теми.
— Ну деда, ну чо ты опять гонишь?! Какие ещо «кони», даещо «крылаты»?! Какие ещо «огненыя небеса», ты чо, совсем уже? Или ты прикалываешсо?! Я же тебя сурьезно спрашываю!!!
— О чом и было сказано: нету для сего «простых словес», не буротинско разумение тута надобно.
— Ну можа оно и так… А это чье ж оно, такое Умозрение? Кто это его такое наумозрел?
— А вот об сем предмете нашему брату-буротине здоровее думок не имати. Не имай сих думок, внуче, иначе быти тебе Замутнену, проживая срок свой никаких иных статей сим не обретя, а вот наших-буротинских навовсе лишонным. А паче же всего остерегайся хоть единой жывой душе о предмете сем даже краем-децылом обмолвиться.
— А то чо?
— Дык знамо чо – только об том языком болтанешь, как… ЕБЛЫСЬ! ХУЯК!! ТЫДЫЩ-ТЫГЫДЫЩЬ!!!
— Ой. Деда, а это чо было-та? Деда? Эй, деда, а ты ихде? Деда, ихде ты делся?! Сцуко! Сцуко, ну почему, почему всегда Вот Такъ!
